Пруд всегда притягивал меня, даже зимой, когда он замерзал в кольце тростника, растущего на его болотистых берегах. Сейчас он был довольно грязный, но середина еще оставалась чистой. Водоросли угрожали превратить его в сточный колодец, который не потревожит даже зимняя спячка. Я заметил, однако, что гниющий корпус лодки, привязанный к ветхому навесу так давно, как только я себя помню, исчез. Истрепанная веревка, державшая его — несмотря на все жестокие приливы, спросил я себя — плескалась в воде, и я решил, что во время дождливой зимы гнилое суденышко утонуло и сейчас покоится на грязном дне.
На дальней стороне пруда начинался густой лес: стена из папоротника, тростника и терновника, кое-где укрепленная тонкими сучковатыми дубками. Пройти через нее было невозможно: дубы росли из болотистой почвы, непроходимой для человеческой ноги.
Я подошел к началу болота, облокотился о наклонный ствол и уставился в призрачную мглу лесной страны.
И оттуда ко мне шагнул человек!
Один из двух налетчиков, побывавших у меня несколько дней назад: мужчина с длинными волосами в широких штанах. Мне показалось, что он похож на роялистов середины семнадцатого столетия, из времен Кромвеля. Он был гол по пояс, его широкую грудь пересекали два кожаных ремня, крест накрест, на которых висели рог для пороха, кожаный мешочек с медными пулями и кинжал. Его волосы, борода и даже усы сильно завивались.
Он что-то сказал мне, коротко и почти зло, но, тем не менее, с улыбкой. Тогда я ничего не понял, но впоследствии сообразил, что это английский, только с сильным, незнакомым мне акцентом. «Ты из рода изгнанника, только это важно…» — вот что сказал он, но тогда его слова показались мне бессмысленным набором звуком.
Звуки, акцент, слова… значительно важнее было то, что он поднял кремниевое ружье с блестящим стволом, с усилием взвел курок, прижал приклад между поясом и плечом и выстрелил в меня. Если это был предупреждающий выстрел, значит он великолепный снайпер, чье искусство заслуживало восхищения. Но если он собирался убить, мне просто повезло. Пуля только скользнула по голове. Я отшатнулся назад, умоляюще подняв руки, и крикнул: — Нет, Ради бога, нет!
Шум выстрела оглушил меня, потом меня накрыла волна боли и растерянности. Я припоминаю, как меня что-то толкнуло, меня схватила ледяная вода пруда и потянула вниз. Потом была чернота, на мгновение, и, придя в себя, я обнаружил, что успел наглотаться грязной воды. Шлепая по воде руками, я сражался с засасывающей грязью, тростниками и камышом, которые, казалось, обвились вокруг меня. Каким-то образом я выбрался на поверхность и глотнул воздуха вместе с водой, и жестоко закашлялся.
Прямо передо мной сверкнула украшенная узорами палка, и я сообразил, что кто-то протянул мне древко копья. Девичий голос крикнул что-то непонятное, но с теплой интонацией, и я благодарно ухватился за холодное дерево, все еще скорее утонувший, чем живой.
Потом я почувствовал, как меня вытаскивают из объятий тростника. Сильные руки схватили меня за плечи и потащили на берег; смахнув воду с глаз, я увидел две голые коленки: надо мной наклонилась изящная девушка, заставлявшая меня лечь на живот.
— Со мной все в порядке, — пролепетал я.
— Б'з товеточ! — настаивала она, и принялась массировать мою спину. Я почувствовал, как из меня хлынула вода. Какое-то время меня рвало едой и водой, но вот, наконец, я сумел сесть прямо и отвести от себя ее руки.
Не вставая с коленей, она немного отодвинулась от меня, и, протерев глаза, я в первый раз увидел ее совершенно ясно. Он тоже смотрела на меня, откровенно ухмыляясь, почти хихикая при виде моего жалкого состояния.
— Это не смешно, — сказал я и беспокойно посмотрел на лес за ее спиной, но мой противник исчез. Я мгновенно забыл о нем и во все глаза уставился на Гуивеннет.
У нее оказалось поразительно бледное лицо, слегка веснушчатое. Великолепные золотисто-каштановые волосы — дикие и нерасчесанные — вольной копной падали на плечи. Я ожидал, что у нее будут блестящие зеленые глаза, но нет, на меня с изумлением глядели бездонные карие зрачки. Ее взгляд, каждая крошечная линия ее лица, совершенный нос, и ярко рыжие завитки, падавшие на лоб, полностью заворожили меня. На ней была короткая хлопковая туника, выкрашенная в коричневый цвет. Тонкие, но увитые мышцами руки и ноги, икры покрывал прекрасный белый пушок, все колени в шрамах. На ногах открытые грубые сандалии.
Руки, перевернувшие меня на живот и так сильно выдавившие воду из легких, были на удивление маленькими и изящными, с коротко обломанными ногтями. Их украшали черные кожаные браслеты; талию стягивал узкий пояс с железными заклепками, на котором висел короткий меч в потертых серых ножнах.
Я посмотрел на нее и почувствовал, как между нами установился контакт; никогда раньше я не понимал так другого человека, а сейчас чувствовал ее сексуальность, юмор, силу. Так вот она какая, девушка, в которую безнадежно влюблен Кристиан, и теперь я хорошо понимал, почему.
Она помогла мне встать на ноги. Она оказалась высокой, почти моего роста. Оглянувшись, она схватила меня за руку и повела в подлесок, по направлению к Оак Лоджу. Я вырвал руку и остановился, тряхнув головой. Она повернулась ко мне и что-то зло сказала.
— Я насквозь промок, мне плохо, — сказал я ей, прижав руки к грязной, мокрой одежде. — Мне не дойти до дома через лес. Я пойду более легкой дорогой… — И я пошел обратно, на тропу, ведущую домой вокруг леса. Гуивеннет громко крикнула на меня, в раздражении шлепнув рукой по бедру. Потом пошла вслед, но не выходя из леса. Она безусловно, умела передвигаться бесшумно и незаметно: я не слышал ее шаги и видел только в то мгновение, когда останавливался и пристально вглядывался в кусты. И только если она оказывалась на свету, ее волосы вспыхивали, выдавая ее присутствие: казалось ее охватывал огонь. В темном лесу она могла служить бакеном; наверняка ей было совсем не просто выживать.