Китон ничего не сказал, но явно был поражен изысканной чеканкой и тонкой проработкой деталей.
Сортхалан завернулся в плащ и, похоже, заснул. Китон поворошил костер и положил новый кусок дерева на сверкающие угли. Ближе к полуночи мы оба постарались уснуть.
Но я смог только ненадолго погрузиться в беспокойный сон, и через какое-то время, в самый разгар ночи, сообразил, что слышу тихий шепот Сортхалана. Я открыл глаза, сел и увидел, что он сидит рядом с глубоко спящим Китоном, положив руку на голову летчика, и поет что-то вроде ритуальной песни. Костер почти догорел и я расшевелил его. Пламя вспыхнуло с новой силой; в его свете я увидел лицо Сортхалана, мокрое от пота. Китон задвигался, но не проснулся. Сортхалан поднял свободную руку к своим губам и посмотрел на меня; я поверил ему.
Вскоре песня кончилась. Сортхалан встал, сбросил плащ и подошел к воде; нагнувшись, он вымыл руки и лицо. Потом опять сел на землю, уставился в ночное небо и заговорил достаточно громко; свистящие, волнующие слова чужого языка полетели в темноту. Китон проснулся и сел, потирая глаза. — Что происходит?
— Не знаю.
Несколько минут мы смотрели на него, удивляясь все больше и больше. Я рассказал Китону, что Сортхалан делал с ним, но летчика это не взволновало и не испугало.
— Кто он такой? — спросил Китон.
— Шаман. Маг. Некромант.
— Саксы называли его Фрейя, — возразил летчик. — Я думаю, что это какой-то бог викингов.
— Бог, выросший из памяти потомка могучих людей? — предположил я. — Возможно в своей ранней форме Фрейя был некромантом.
— Слишком сложно для такого раннего времени. — Китон зевнул и, тут мы оба с удивлением обернулись, услышав движение позади себя. Сортхалан не двинулся с места, но замолчал и наклонился к воде.
Китон и я вскочили и уставились в темноту. Шелест становился все громче; мы увидели что-то, похожее на человеческую фигуру. Она заколебалась, качнулась из стороны в сторону; свет костра вырвал из мрака ее очертания.
— Хелло! — крикнул мужской голос, очень неуверенно. Слово прозвучало скорее как «Алло!»
Мы крикнули в ответ, и он стал приближаться. Вскоре показался совсем молодой человек. В зоне элементалей он задержался, окруженный призраками из свиты Сортхалана, требовавшими, чтобы он шел вперед; он подчинился им с большой неохотой. Не нем оказалась драная военная форма, и никакого ранца, винтовки или чего-нибудь другого. Рубашка цвета хаки была расстегнута на шее, слишком свободные брюки угрожали упасть с тощих бедер и он подвязывал их обмотками. На рукавах рубашки только одна нашивка.
Он настолько походил на британского солдата Первой мировой войны, что поначалу я отказывался верить собственным глазам. Мы видели так много примитивных людей с железным оружием в руках, что такая знакомая и понятная форма ну никак не могла оказаться правдой.
Потом он неуверенно заговорил, с характерным выговор кокни.
— Эй, парни, здесь чертовски холодно. Могу я подойти к костру?
— Да, — сказал Китон.
— Наконец-то! — радостно сказал наш ночной гость и сделал к нам несколько шагов. И я увидел его лицо…
И Китон, тоже!
Мне показалось, что Гарри Китон ахнул. Я же только посмотрел на одного, потом на второго и воскликнул: — Бог мой!
Китон отшатнулся от своего двойника. Но пехотинец, похоже, ничего не заметил. Он бросился к огню и стал энергично растирать руки. Потом улыбнулся мне, и я попытался улыбнуться в ответ, но чувствовал себя неуверенно, стоя перед вылитым портретом моего спутника.
— Мне показалось, что я чую цыпленка.
— Голубя, — сказал я. — Но он уже кончился.
Кокни пожал плечами. — Умираю от голода. Хуш бы кто помог. Не могу охотиться в этих хреновых лесах — нечем. — Он посмотрел на меня, потом на Китона. — Курево есть?
— Извини, — хором ответили мы.
Он опять пожал плечами и повторил: — Хуш бы кто помог. — Потом просиял. — Билли Фрэмптон. Вы тоже отстали от полка?
Мы представились. Фрэмптон присел к ярко горящему костру. Я заметил, что Сортхалан подошел к огню и устроился за спиной новоприбывшего. Фрэмптон, похоже, шамана не замечал. Его юное лицо, сверкающие глаза, копна непокорных светлых волос, все говорило о юном Гарри Китоне — без ужасного шрама от ожога.
— Я-то иду обратно, на фронт, — сказал Фрэмптон. — У меня есть эта, как ее, ну, интуиция. Всегда была, даже в Лондоне, когда был пацаном. Однажды потерялся в Сохо, в четыре года. И ни хрена. Нашел дорогу в Майл-Энд. Чувство направления, во. Парни, держитесь меня, и все будет в ажуре. Зуб даю.
Он еще не успел договорить, как нахмурился и беспокойно взглянул на реку. Мгновением позже он перевел взгляд на меня, и я уловил дикое выражение панической неуверенности в его глазах.
— Спасибо, Билли, — сказал я. — Но мы идем внутрь. Через реку и вверх по утесу.
— Зови меня Спад. Все приятели кличут меня Спад.
Китон громко ахнул и вздрогнул. Два человека обменялись долгим взглядом и Китон прошептал: — Спад Фрэмптон. Я учился с ним в школе. Но это не он. Тот был жирным и темноволосым.
— Я Спад Фрэмптон, — сказал наш гость и улыбнулся. — Держитесь меня, парни, и мы вернемся на фронт. Никто не знает эти чертовы леса так, как старина «Гордость кокни».
Еще один мифаго, конечно. Он говорил, а я внимательно наблюдал за ним. Он постоянно оглядывался: казалось, что в нем росло чувство замешательства. Что-то было неправильно, и он это знал. Само его существование было неправильно. Мои мифаго чувствовали себя в лесной стране как дома. Но не Спад Фрэмптон. Мне в голову пришел ответ, и я прошептал свою теорию Китону, пока Спад сидел и глядел на огонь, совершенно бессмысленно повторяя: —Держитесь меня, парни.