— Что именно? — спросил я.
— Все это чертово место. Как будто я сплю. И я не слышу канонаду! И я чувствую себя… неправильно. — Он потер пальцами щеки и подбородок, как делает замерзший человек, пытаясь восстановить циркуляцию крови. — Что-то здесь не так, — повторил он и посмотрел на ночное небо и волнуемую ветром листву. В его глазах сверкнули слезы. Он улыбнулся. — Могет быть мне надо ущипнуть себя. А могет быть я вижу сон и скоро проснусь. Точно. Я проснусь, и все будет путем.
С этими словами он завернулся в плащ Сортхалана, свернулся, как ребенок, у ног шамана, и мгновенно уснул.
Однако я спал мало в ту ночь. Как и Китон, я уверен. И мы оба внезапно проснулись еще до рассвета. День приближался, и берег реки уже начал выступать из темноты.
Нас разбудил далекий выстрел.
Сортхалан, завернувшись в плащ, глядел на нас прищуренными глазами, тронутыми росой. Холодными глазами, лишенными всякого выражения. И никакого следа Билли Фрэмптона.
— Выстрел, — сказал Китон.
— Да, я слышал.
— Мой револьвер…
Мы посмотрели на то место, где на нас напали ястребы, и сбросили с себя простые одеяла. Мы замерзли; после ночи на твердой земле все болело. Но мы встали и побежали вдоль берега реки.
Китон первым увидел его и крикнул мне. Мы остановились около дерева, на тонкой ветке которого висел пистолет. Взяв его в руки, Китон понюхал ствол и подтвердил, что из него только что стреляли.
— Наверно он закрепил его на ветке, чтобы револьвер не упал в реку, — сказал Китон. Мы повернулись и посмотрели на быстро бегущую воду, но не увидели ни следа крови, ни самого Спада.
— Он знал, — сказал Китон. — Он знал, кто он такой. Он знал, что он не настоящий. И покончил с собой единственным достойным способом.
«А могет быть я вижу сон и скоро проснусь. Точно. Я проснусь, и все будет путем».
Не знаю почему, но мне стало очень грустно. И еще я довольно бессмысленно рассердился на Сортхалана, который создал человеческое существо только для того, чтобы использовать его и выбросить. Правда, однако, состояла в том, что в Билли Фрэмптоне было не больше настоящей жизни, чем в призраках, порхавших в листве вокруг лагеря.
Однако времени, чтобы поразмышлять над смертью Фрэмптона, у нас не было. Вернувшись в лагерь, мы увидели, что Сортхалан уже скатал шкуры и готовил маленькое суденышко к отплытию.
Я подобрал рюкзак и копье, и махнул лодочнику, обнаружив, что не могу улыбаться.
Но чья-то рука толкнула меня вперед, и я, чуть не упав, прыгнул в реку. Китон пронесся мимо, к ладье, и Сортхалан зло кричал, требуя, чтобы мы забирались на борт.
Вокруг нас беспрестанным ветром носились элементали, они касались пальцами моего лица и шеи; это раздражало и, одновременно, успокаивало. Сортхалан протянул руку, помогая забраться на борт, и скоро мы уже сидели на грубых сидения посреди корабля. Изнутри весь корпус был украшен картинками, нарисованными, вырезанными или просто нацарапанными — возможно знаками семей, плывших вместе с первым лодочником. С носа на нас глядела, ехидно ухмыляясь, медвежья морда; ее странные косые глаза и два коротких рога заставляли думать об объединении двух божеств, а не о простом звере.
Внезапно парус хлопнул и развернулся. Сортхалан прошелся по ладье, проверяя такелаж. Суденышко качнулось, развернулось и поплыло по течению. Парус наполнился ветром и натянулся, фалы заскрипели, ладья накренилась. Сортхалан встал к длинному рулю, плащ вился вокруг его плеч, взгляд сосредоточился на узком глубоком горлышке, лежавшем прямо перед нами. Срывавшиеся с поверхности воды брызги охлаждали нашу кожу. Солнце стояло низко, высокие утесы отбрасывали темные тени на стремительно бегущую реку. Элементали текли по деревьям и над водой, заставляя волны сиять призрачным светом.
Следуя указаниям Сортхалана, мы с Китон встали у различных элементов такелажа. Вскоре мы научились натягивать и ослаблять парус, используя все преимущества рассветного ветра. Река изгибалась и ревела, пробиваясь сквозь ущелье. Мы летели над водой, с потрясающей скоростью.
Похолодало, и я поблагодарил свой водонепроницаемый плащ. Ландшафт начал меняться, листва стала темнее, потом поредела. Мы плыли по блеклому бесконечному горлышку, а вокруг воцарилась поздняя осень. Я мало что видел, глядя вверх, на далекие вершины утесов, но несколько раз уловил движение на фоне сверкающего неба, там и здесь. И время от времени огромные камни с шумом падали в реку за нами, заставляя судно жестоко трястись. Сортхалан только усмехался и пожимал плечами.
Подхваченные течением, мы плыли все быстрее и быстрее. Мы пролетали над порогами, где Сортхалан умело орудовал рулем, а мы с Китоном изо всех сил гребли, спасая нашу дорогую жизнь. Однажды мы настолько близко подошли к стене ущелья, что с трудом избежали катастрофы, буквально в последнее мгновение изменив галс.
И за все это время Сортхалан не моргнул и глазом. Его элементали превратились в темный рой форм, висевших впереди и позади нас, хотя время от времени полоска извилистого света вырывалась вперед, скользя через осенний лес, окаймлявший горлышко.
Куда мы направлялись? Я попытался спросить и получил ответ в виде пальца, неопределенно направленного на плато над внутренней стеной ущелья.
Наконец мы выплыли на солнце, и река засияла золотом, ослепляя. Тогда вокруг сгрудились элементали, образовав темную вуаль; лучи солнца едва пробивались сквозь нее. И тут, опять очутившись в тени, мы увидели ее: огромную каменную крепость, поднимавшуюся справа от нас от края воды вплоть до верхушки утеса. Невероятное, потрясающее зрелище: цепочка башен, башенок и зубчатых стен, ползущих вверх по самому камню. Сортхалан отвел ладью на дальнюю сторону реки и приказал опустить головы. Вскоре я понял, почему. Дождь стрел обрушился на корабль и на воду вокруг нас.